Вам все равно, но от советов космического масштаба и космической же глупости удержаться все-таки не смогли. Спасибо, повеселили. Теперь моя очередь:
– Какое дело ещё вы мне хотели сообщить? – Да что ж дело! Дело простое. Документ, Филипп Филиппович, мне надо. Филиппа Филипповича несколько передёрнуло. – Хм… Чёрт! Документ! Действительно… Кхм… А, может быть, это как-нибудь можно… – Голос его звучал неуверенно и тоскливо. – Помилуйте, – уверенно ответил человек, – как же так без документа? Это уж – извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком… – Причём тут домком? – Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда ж ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься? – Ах, ты, Господи, – уныло воскликнул Филипп Филиппович, – встречаются, спрашивают… Воображаю, что вы им говорите. Ведь я же вам запрещал шляться по лестницам. – Что я, каторжный? – удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова. Я хожу, как все люди. При этом он посучил лакированными ногами по паркету. Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. «Надо всё-таки сдерживать себя», – подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил стакан воды. – Отлично‑с, – поспокойнее заговорил он, – дело не в словах. Итак, что говорит этот ваш прелестный домком? – Что ж ему говорить… Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает. – Чьи интересы, позвольте осведомиться? – Известно чьи – трудового элемента. Филипп Филиппович выкатил глаза. – Почему же вы – труженик? – Да уж известно – не нэпман.